мудрился получить пневмонию, да такую, что свалился ночью в ванной без памяти. От госпитализации отказался, расписавшись, что, мол, врачи не виноваты, если будет летальный. К тому же, экстренного врача очень насторожила стальная категоричность формул закалённого даоса: «Ещё ни один из вашей больницы живым не ушёл!» Могли бы «психушку» вызвать, наверное. Той же ночью останавливалось сердечко. Пришлось вызывать ещё одну бригаду. Опять расписался, рисуясь из последних сил: «Знаете, мне всегда нравилось жить своей собственной жизнью. Поэтому и смерть я предпочту тоже свою собственную». Обозвали «шизиком», пригрозили оштрафовать.
— Зажги свечу — полегчает. Держись за моё плечо. Родственная «опора» может принимать удобную для тебя форму, как подушка. А перегревшееся воображение лечится просто — либо выпусканием пара, либо сокращением расходуемого «горючего материала». Объяви Великий пост на мысли, например. Вообрази, что ты управляешь тем, что воображаешь. Мысли — существа назойливые, но, в конце концов, они твои рабы, а не наоборот. Они всего лишь служат наитию нашей с тобой цивилизации. И, как всякие рабы, совершают иногда посягательства на трон человека. Не дребезди, как сказал бы Лёлик Первый. Человеку очень совестливому (каким ты и являешься) легко внушить «вину» — это столбовая дорога для небесной шпаны. Только коготок попади, а уж дальше мысли-паразиты меры знать не пожелают — как в последний автобус полезут! Я знаю, что говорю. Как с собаками ведь: не уймутся, пока не выяснят, кто вожак в стае? В твоей голове, то есть. Есть лишь один способ усмирить «скотину», которая ниже тебя по иерархии, — пнуть как следует! Ты наверняка наблюдала, как, даже самая распоследняя дворняжка бросается на похмельного, ослабленного, всего боящегося человека. Мысли — те же собаки! Иногда попадаются породистые, но, чаще всего, дичь, дворняги. Чуют они раны наши, чуют. Гони, не раздумывая и немедленно, невидимую распоясавшуюся помеху, а потом — и себя встряхнуть полезно. Никто и ни в чём не виновен! Небо живёт гораздо дольше нашей органической колыбельки. Поэтому всевозможной «гниды» в нём накопилось видимо-невидимо! Человеческое небо не стерильно. Гниды! Вот они и лезут в молодые, растущие душу и мозг. Дочка, мысли — это не ангелы! Настоящие ангелы молчаливы, потому что очень высоки. А мысли «ловят» жадных и неумеренных — жадных до открытий, до знаний, до споров... Жадный всегда изумлён: «Но ведь они же не врут!» Конечно, нет. Демоны не умеют врать — в этом непреодолимость их отравленной приманки. Знания, как ты понимаешь, нужно добыть практикой, а не получать их, как клизму, прямо в мозг. Ты меня удивляешь, дочь! У нас тут тоже пооткрывали дополна всяких сект и «практик». Дурачкам нравится. Я вижу, что ты постоянно «чешешься» от этих небесных паразитов — от мыслей… И я чешусь... Но нельзя же так… Управляй своим воображением сама! Непобедимое сверхоружие находится в твоем же собственном арсенале — это, воспеваемое нами равновесие, золотая середина, весы, которые восходящая природа создавала от начала своих времён и вечностей. Вспомни нашу бабушку-монашку. Напугать её невозможно было в принципе. Она слепо верила и так же слепо молилась. Плохо. Напугать можно только разумных. И это плохо. Хочешь оставаться собой — не бойся бояться!
— Наконец-то насыпал неплохой снежок. Улицы стерильны. Массовые праздники очень омрачают жизнь тихих философов. Но ведь и это пройдет, правда? Внутри меня тоже идёт нетающий снег. Хорошо и чисто. Спящая красота удобнее разбуженной. Всё со всем совпадает.
— Ох уж мне эта «аська»! Похоже на психо-фонетическую мастурбацию... Пардон, лингвистическую... Сказку о том, как бабушка вязала бесконечный чулок, я знаю, но вот чтобы бесконечно вязать такое... Я не могу поддерживать переписку в стиле сленга. Достойно — это когда в деле «держатся» два параметра, всего два: непрерывность и планка — ни то, ни другое не должны отступать. На этом все ломаются. Думаю, надо бы схитрить и построить всё так, чтобы дело как бы само бежало... Со стороны — «как бы». А на самом деле — удобная для ремесла схема, гнездо, в которые приятно и почётно положить свои самые золотые яйца.
— ... Вот смотрю я на маленькое окошечко в углу экрана, а там, дочь, твоё милое имя на английском. Знаешь, как будто все в одном доме живём. В электронном таком. А ощущения — человеческие. Удивительно! Информация — это не когда ты что-то только знаешь. Информация — это когда о тебе знают... И ты это чувствуешь.
— Приедешь, приедешь когда-нибудь в гости. Составим двойное солнце. Я о таких системах в астрономических книжках читал. Обогреем кого-нибудь. У нас с тобой, как ни странно, маленький персональный океанчик уже много лет копится. Скоро рыбок заведём. Одноклеточные уже есть. Шучу. Сегодня у нас на кухне до ночи друг мой юный сидел, шестнадцать лет ему. Тоже к сложению слов склонен. Спрашивал разное. Говорит, например: «Есть у меня желание, поэтому я хочу...» Ну, в свою очередь, и я его спросил: «Пардон, кто у кого есть? Ты управляешь своим желанием, или оно тобой?» Так и забуксовали. Никто ведь не знает ответ. Знали бы — молчали век. А так — суетиться надо… Вкладываться в процесс всем своим ворчливым человеческим теплом. Хе-хе! Иногда кажется, что тебя, дочь, надо беречь. Иногда — беречься от тебя. Хорошо, что мы родились не в разные века. Есть возможность «прикасать» свою судьбу к твоей. Это будоражит очень тонкое внутреннее чувство — благодарность перед жизнью вообще. Приучает ничего не хватать, не трогать, а просто быть и улыбаться. О! Если носками ног, малышка, ты встанешь на весеннюю траву, а руками уцепишься за ближайшую тучку, и вся-вся вытянешься-вытянешься, как после самого долгого и сладкого сна, то это «упражнение» превратит тебя в живую струнку. Звучи! Я тебя романтизирую. Не потому что ты романтик. А потому, что ты годишься для этой редкой ныне игры. Знаешь, я скучаю по тебе тоже. Сначала отгонял это чувство от себя. Как муху. Золотую, правда, муху. Потом сообразил, что зря. Бывает такое: человек человеку — банк. Во мне твои «акции», значит, есть. И наоборот. Авось, не прогорим! Котёнок! Пусть тебе какой-нибудь мировой рекорд приснится. А потом ты проснешься и обрадуешься: не надо никаких рекордов! Всё нормально. Всё и все на месте. Можно просто жить дальше. Обнимаю тебя, буднично и нежно. Как природа. Зима убывает, лето приближается. Начинайте готовиться к встрече весеннего рассвета. Заведующий рассветом, М.
— Жизнь — колесо. Но оно далеко не круглое... Главный же признак колеса — фатальная замкнутость кривой. Неподвижные не жалуются. А тех, кто стремится быть в движении, обычно трясёт. Верно трактую? К чему это я? Ах, да! Поединок с очередным заказчиком вступил в очередную «решающую фазу». До чего утомили меня «герои», которым чужда мысль. В общем-то, я нисколько не жалуюсь. Тс-ссс! Нецензурные бы слова в тексте дать, — как бриллианты бы сверкали! Жаль, не позволено. Ах, какую бы получилось «молнию высечь»!
— Как здорово, что есть электрические провода и наша память! Вообще Сеть похожа на Глобального человека. Пока течет «ток», — есть жизнь! Ладно, гордись мной, так тому и быть, разрешаю, а я буду соответствовать, — потому что буду знать, что мной гордятся...
— Самобичевание — плохой учитель. Въедайся спокойно. В «ракушку» ещё успеешь залезть. Просто исследуй. С интересом, а не с раздражением. Главное для подобного «удовольствия» — в петлю вопроса добровольно залезть, а потом эпизодически глотать воздух... Свободу люди часто употребляют не для её расширения, а как раз наоборот — для «сужения» самих себя. Она, как деньги: свободу дураки — проматывают. Свобода! Этот «капитал» почище денежек-то будет. Надо уметь вкладывать его в себя самого. Больше свободу вкладывать некуда, и уж тем более, не в кого. Когда к свободе идут, то перед носом ничья задница не маячит... Сам себя человек направляет!
— Стихи для того и пишутся, чтобы инстинкты подавить. Зато Лёлик наш теперь к этому добру тянется: начнёт какой-нибудь «гений» на нашей кухне своё читать — шипит! А я окончательно завязал. Знаешь, простая жизнь и впрямь к стихам не располагает. Простая жизнь похожа на хождение по грешной земле, может, даже на ползание. Какие уж тут стихи! Не канат ведь, не высота — не до эквилибров в поднебесьях! Ритм быта и ритм бытия совпали. Настроились, наконец, друг на друга. Хорошо. Настроение — это такая штука, которую все вокруг почему-то норовят расстроить. Как нежную скрипочку… А я теперь — языческий колокол! Вдарили — запело! Языческая крепость! Никакого искусства. Настроение всегда, как у литых колоколов: «Бум-бумммм! Динь-динь!» Дёргай знай — простая музыка народ веселит.
— Первый свой дом ангел жизни сделал холёными руками. А второй — мозолистыми.
— Надежда, на мой взгляд, — это древнейшая виртуальность, удобный самоообман изнутри и древнейший институт общественного обмана снаружи. А уж дальше: вниз, вниз — к чувству долга и справедливости. К рабству, то есть.
— Тут недавно один англичанин в нашу девчонку влюбился. Три дня страдал: мол, любовь — это болезнь: мысли вразнос, производительность труда падает, депрессняк... Говорил, что от «любви» у психоаналитиков надо лечиться. Влюблённость — это хуже проказы! Через три дня просиял: «Я справился!» Но нет, через месячишко обратно его «заело». Теперь глушит «болезнь» по-нашему. А что?